«Москвич за МКАДом»: в Кисловодск за горами, русским модерном и нарзаном

День в пути наблюдали, как зима сменяется сначала тусклой осенью, потом робким октябрем, а потом и вовсе веселым августом.

Где-то с Воронежа на остановках начинают суетиться старушки с пирожками, вареной картошкой и солеными огурчиками. Суровые мужики несут гроздья неприлично распяленных копченых рыб. Вагоны вываливают на перрон размяться, покурить и разжиться пивком с местной закусью. Пикейный официоз купе спадает, народ знакомится и догуливает уже в ресторане. Это Россия.

Кисловодск — это русская Барселона. Главный Кавказский хребет образует уютную долину, где летом не жарко, зимой не холодно, а число солнечных дней примерно равно числу дней в году.

Кисловодск город невысокий. Двух-трех- и пятиэтажные дома тактично уступают высотное первенство горам, а те — недостижимому небу. Это тот угол Ставрополья, где пейзаж начинает жить по законам гор. Мы люди равнинные: холмы, дали и «только версты полосаты попадаются одне». Мы привыкли к долгим вечерам, когда солнце все садится и никак не сядет. Небесные акварели, прозрачность, воздушность, девушки в белых платьях, тени, вздохи. Чехов как он есть. До Ростова у нас один сплошной вишневый сад, дядя Ваня и три сестры.

Горы про другое. Никакого Чехова. Это античная трагедия, красное и черное, тень и свет, преисподняя и рай и никаких полутонов. Как кентавр на вершине крымского кургана, как русалка в ночной Оке, так здесь на каждой скале мнится фигура царицы Тамары, та самая, что свела с ума отца Федора. Ильф и Петров ничего не придумали. Здесь выключают свет ровно в шесть вечера. Дальше только фонари. Тьма кромешная.

К красоте гор нельзя привыкнуть. Они стремительны и категорически неоднообразны. Здесь нет понятия «привычный пейзаж». Вид одних и тех же гор не может быть одинаков никогда. Солнце слева — это одна история, солнце справа — уже другая. Внезапное легкое облачко может превратить то, что только сейчас звенело радостью жизни, в страшную трагедию.

Горы — это Орестея и царь Эдип, где все запросто разговаривают с богами и прячут кинжалы в складках плащей. Здесь каждый обрыв — история любви или предательства. Каждая долина — история войны. Каждая вершина — история победы. Здесь все беспощадно и однозначно. И это невозможно не любить. Здесь понимаешь, почему наши классики так восхищались Кавказом. Фразу Пушкина «Кавказ подо мною. Один в вышине / Стою над снегами у края стремнины» тут повторяешь часто.

В Кисловодске бывала, живала, гостила и гуляла вся русская культура. От Пушкина до Шаляпина, Чехова, Рахманинова и так далее. Все увековечены в памятниках или мемориальных музеях. Музеев много, и все хорошие. Особенно, что понятно, здесь много Лермонтова, погибшего на Машуке в 32 километрах отсюда. Лермонтов в виде бронзового бюста стоит прямо за знаменитой Колоннадой, Лермонтов в виде памятника смотрит на город с хребта возле верхней канатки. Кроме великих имен есть и безымянные герои места, например, медсестры времен Великой Отечественной войны, работавшие в 65 здешних эвакогоспиталях на 33 тыс. коек.

Расцвет Кисловодска случился в эпоху русского модерна. Из почти 200 сохранившихся здесь памятников архитектуры большая часть построена в стилях модернистских неоготики, неоренессанса, а-ля рюс и прочей очаровательной эклектики. Здесь строили не для показного шика, а для уюта и общей приятности. Один-два-три этажа — и хватит. Прогулка по Курортному бульвару, где сосредоточена главная туристическая и лечебная жизнь Кисловодска, — это сплошные эркеры, балкончики, арочки, чугунные витые решеточки и вообще благорастворение воздухов.

Весь город напоминает резную бабушкину шкатулку, легко пахнущую сандалом и можжевельником. Лет бабушке примерно 250. Она родилась в год Кючук-Кайнарджийского мира и никогда ничего не выбрасывала. Сохранила и крепостицу, заложенную в 1803 году, с которой пошел и Кисловодск, и готический романтизм Нарзанной галереи, и ажурный модерн дачи Шаляпина или Курзала, и гармонический конструктивизм санатория Орджоникидзе. Бабушка получила прекрасное воспитание, но так и не сделала карьеру, не прославилась, не разбогатела. Зато она имела хорошую память и привычку хранить мелочи прошлого. Кисловодск, рожденный во времена Кавказской войны, прошедший через революцию и пятимесячную немецкую оккупацию, сейчас выглядит так, будто его никогда не покидали все эти девушки в белых платьях под ажурными зонтиками. Революция? — это где, когда? Не верю! Воздушность здешних особнячков, прозрачность неба и витражей — все это создано для той тихой и теплой радости, с какой взрослые смотрят на детей.

Самое страшное, что может случиться с Кисловодском, — это тотальный евроремонт. Пусть особнячки не будут сиять лакированной новизной, сохраните их трещинки и ту кривую лесенку, которая ведет из парка к старой крепости. Иначе Кисловодск погибнет.

Кстати, о лестницах. В Кисловодске лестница не просто способ подняться из точки «А» в точку «Б». Это произведение искусства. Лестниц в любом горном городе много по определению. Кисловодск не исключение. Стоит вам свернуть с Курортного бульвара или углубиться в парк, придется куда-то подниматься. Здесь это принято делать не только ради фигуры, но и с чисто эстетическим удовольствием. Знаменитая лестница Ивана Леонидова соединяет корпуса санатория имени Орджоникидзе и проспект Ленина, который тоже, в сущности, одна большая лестница. Увидеть этот шедевр архитектуры 1930-х годов можно не всегда, а только если в санаторий пускают экскурсии. Зато не менее знаменитая Каскадная лестница открыта для всех круглые сутки. Она находится на пересечении улиц Дзержинского и Володарского, в двух шагах от проспекта Ленина. Ее 170 ступенек возносят трудолюбивого пешехода к изящной полукруглой колоннаде в дорическом стиле. Этот шедевр архитектора Любови Залесской построен тоже в 1930-е, когда ее автору, основательнице советской ландшафтной архитектуры, было всего 28 лет. Каскады лестничных маршей то сливаются в один торжественный поток, то разделяются на три ручья. Все это перемежается капельными водопадами, фонтанами, цветами, а по ночам еще и роскошной подсветкой.

Чтобы закончить тему лестниц, надо иметь в виду и 400 ступеней, ведущих из парковых аллей на Сосновую гору. Подняться по ним — это подвиг и минус пара килограммов. Правда, на вершине горы героя встречает ресторан «Чайный домик», который тут же помогает восполнить потери.

Ресторанчиков и кафе здесь много. Кормят в центральной российской здравнице от души и очень вкусно. В огромных, безумно соблазнительных тортах, которые радуют глаз в витринах гастронома «Центральный» на Курортном бульваре, есть нечто пугающе пантагрюэлевское. Это ну очень вкусно.

Но любые местные кафе бледнеют на фоне кисловодского рынка. Это нечто среднее между восточным базаром и современным фудкортом. Здесь, как в Греции, есть все, но торговаться не принято. Сказано, что чурчхела за 30 рублей, значит, за 30. Просить скинуть пятерку просто неприлично. Понятно, что тут все местное. Понятно, что Москва такого не ела никогда. Понятно, что выглядит все это совершенным развратом. Сеновалы травяных сборов, поленницы из бастурмы, гроздья бараньих ног, дебри сыров, ведра сливок, помидоры, которые здесь как фрукты, орехи, яблочные моря, устала перечислять. Продают все местные карачаевцы, которые в буквальном смысле утром спустились с гор. Каждый продавец знает в деталях биографию каждой коровы и козы, чей сыр и молоко продает. С баранами сложнее. Они пасутся в горах, и там у них своя личная жизнь. Было бы неплохо москвичей и питерцев отправлять сюда раз в год в организованном порядке и за госсчет. Хотя бы покушали нормально, бедняги. Какой тут айран! Какие сливки!

За фрукты здесь отвечают балкарцы. Крошечная Кабардино-Балкария, которая от Кисловодска буквально за перевалом, — крупный российский центр растениеводства. Именно здесь в начале 1950-х скромный агроном Иван Ковтуненко впервые в СССР получил саженцы из семян голубой ели.

Дело было так. Молодого садовода из Екатеринослава Ивана Ковтуненко в 1916 году мобилизовали на фронт. На передовую он так и не попал, застряв в Нальчике. В 1918-м на местном вокзале обнаружился потерянный в военно-революционном хаосе вагон с 12 тыс. саженцев до сих пор не виданной в России голубой ели. Ее родина — горный запад Северной Америки. Там она отлично растет на высоте полутора километров над уровнем моря. Впрочем, тогда Ковтуненко об этом не знал. Про голубые ели в Европе в те годы не знал вообще никто.

Если бы не Ковтуненко, саженцы так бы и погибли в тупике Нальчика. У нас тут революция, а вы говорите елки! Но Ковтуненко решил, что революция подождет, и занялся изучением их культивации в наших условиях. На это у него ушло 15 лет. К началу 1930-х годов в Нальчике появилась первая в СССР аллея голубых елей, которая тут же стала знаменитой. Тогда же первые елки уехали в Москву, где сменили липы у Мавзолея Ленина. На радостях Ковтуненко наградили Сталинской премией.

Когда вы едете по балкарским долинам, зажатым между гор, мимо вас проносятся десятки километров яблоневых и грушевых садов. Каждая яблоня, как новогодняя елка, усеяна сияющими красными или желтыми яблоками. Местное яблоко — это нечто среднее между Моной Лизой и Мадонной Рафаэля. До Москвы они не доезжают. Скорее всего потому, что между Балкарией и Москвой стоит наш друг Эрдоган, у которого тоже есть яблоки. Ну да, они похуже, но так устроена жизнь.

На роскошных яблочно-грушевых развалах местных базаров мелькают от руки нарисованные таблички «50 руб.». Вы вежливо уточняете: «За штуку?» В ответ вы получаете взгляд продавца, в котором читается вся боль балкарского народа, и короткий ответ: «За кило… »

Говорить о здешнем санаторно-курортном лечении значит ранить хрупкое сердце русского либерала. Кисловодск — это не Куршевель. Здесь удивительным образом сохранилась советская демократичность во всем, прежде всего в ценах и общей приветливости сервиса.

Кавказ — относительно молодые горы. Наличие нескольких колоссальных по запасам водоносных горизонтов, сформированных в далеком кайнозое, приводит к тому, что в степях и горах Кавминвод отовсюду что-то течет. Дело даже не в трех видах нарзана, который употребляют в Кисловодске, а в десятках источников, расположенных во всех окрестных долинах. Экскурсионные автобусы, скользящие по пустой степи, могут внезапно остановиться у пары неказистых домиков. При ближайшем рассмотрении окажется, что это небольшой бассейн под открытым небом, вырытый на месте источника минералки с температурой 41 градус. Купаться можно круглый год, и в снег, и в дождь.

В самом Кисловодске больше 40 роскошных санаториев, половина из которых еще и прекрасные памятники архитектуры, готовы отмачивать вас в нарзанных ваннах и обмазывать целебной тамбуканской грязью. Впрочем, проще и дешевле избежать санаторных строгостей и поселиться в недорогой гостинице. Пользоваться всеми благами курорта можно, например, в поликлинике «Октябрьские ванны» (это, кстати, памятник конструктивизма). Список предлагаемых процедур здесь составляет несколько десятков позиций. Одна нарзанная ванна стоит как две чашки кофе. Несколько видов минеральной воды, которые предлагаются в Нарзанной галерее (это памятник неоготического стиля), вы будете пить совершенно бесплатно.

Архитектурная ажурность модернистских особняков, море цветов, продуманный градостроительный проект уютного города, тени Шаляпина, Кшесинской и Рахманинова — все это делает Кисловодск чем-то вроде русского Парижа. Наверное, именно поэтому 130-тысячное население города ежегодно прирастает на 3–5 тыс. переселенцев из всех регионов огромной страны. Здесь хорошо не только лечиться, но и просто жить.

— У вас там в Москве думают, что за МКАД жизни нет, — под вечер по дороге из Чегемского ущелья сказала усталая экскурсовод Катя. — Но ты же понимаешь, что за МКАД в России жизнь только начинается.

И это правда.

Москвич

Мы в Vkontakte     Мы в Telegramm     Мы в ЖЖ     Мы в Одноклассниках