Интервью с режиссером нашумевшего фильма «Бери да помни» Байбулатом Батуллой

Его имя прогремело на фестивале «Короче»: лента 30-летнего постановщика выиграла конкурсную программу киносмотра. Но главное даже не это, а реакция зала, который искренне хохотал и плакал во время сеанса – такого давно не было. Теперь картина дошла до проката, и мы искренне советуем ее посмотреть.

Об отце, конфликтах, мантах и зайчиках

— Байбулат, я родом из Баку, и у меня в детстве тоже была такая игра – «беру и помню». Но нам и в голову не приходило загадывать ведро мороженого или ванну газировки, как это делает герой вашего фильма.

— Ну, да, я тоже играл в детстве, и у нас тоже не было ведра мороженого, это я для фильма придумал.

— Из этой игры и родился сценарий?

— Когда занимаешься кино, ты во всем ищешь истории, иногда это превращается в маниакальную страсть. У меня была отдельная история про пожилых людей и детские вспоминания об игре, идеи органично сошлись и закрутился сюжет.

— А вы тоже, как и маленький герой, росли в татарской деревне?

— Я в городе вырос, но часто ездил в деревню, каждое лето. У нас там домик есть, и конечно, вокруг были пожилые люди – из этих воспоминаний и родилось кино.

— В вашей деревне все такое же сочное и красивое, как и в фильме – дома, куры, гуси, коровы? Или вы усиливали в фильме цветокоррекцию для жизнеутверждающего впечатления?

— Мы хотели уюта в кадре, что бы это не значило, поэтому и применяли в фильме разные магические штуки. Сейчас уже нет таких колоритных деревень — везде профнастил, железные заборы, пластиковые окна.

— Вы сказали, что в сюжете органично сплелись истории об игре и раздоре бабушки и дедушки. Скажите, конфликт в столь пожилом возрасте, семейный кризис у 80-летних — это естественно?

— Этот конфликт – из моей жизни. Мои пожилые родители испытывают семейный кризис. И этот вызов героини Розы Хайруллиной по отношению к мужу — «Я не приготовила тебе соленых вареников» — тоже из жизни. Мой папа обожает это лакомство, а я люблю сладкие вареники. Долгое время в двух отсеках мантоварки готовились только соленые вареники. В какой-то момент одна пластина из кастрюли пропала, и мама начала готовить вообще без соленых. И я всегда чувствовал в этом символ их отношений — папе все меньше и меньше доставалось любви и внимания. У папы это второй брак, и я самый младший сын, насколько нам известно (Смеется – Прим. ред).

— Как-то вы неуверенно говорите. Папа, наверное, бойкий мужчина?

— Да, он человек яркий. У меня есть от папы сестра и брат, которому 60 лет, вот такая разница в возрасте. А в браке с моей мамой нас двое с другим братом. Когда я родился, папе было 55. Мама на 17 лет моложе отца, но в какой-то момент она вдруг устала и превратилась в бабушку. И они начали друг друга цапать. Живя с ними, я был за все время свидетелем от силы двух конфликтов. А тут я каждый раз приезжаю и вижу, что они между собой «бу-бу-бу». Ну, прямо не по себе.

— А почему так происходит?

— Мы начали рассуждать с отцом на эту тему и пришли к такому выводу: мама последнее время не работала. То есть она работала мамой, женой, весь быт был на ее плечах. Отец же постоянно занимался своим творчеством, ну, и зарабатывал деньги. А мама всегда была как бы прислугой, если уж откровенно. В какой-то момент этот мужчина, который зарабатывает деньги, неплохо себя чувствует и так же выглядит, начинает превращаться в дедушку – лет в 75 это с ним случилось, до этого вообще не было ощущения, что он дед. Он начал сдавать позиции и стал для мамы обузой. Это все папа говорит, его версия событий. Он считает так: «Теперь я старик, не такой красавчик, как раньше, не зарабатываю и много проблем со здоровьем – я, мол, ей не нужен».

Мама и, правда, по сути его лечащий врач сейчас. Но у нее свои ощущения: с одной стороны, она очень устала, а с другой, мы с братом выросли и не нуждаемся больше в ней. И теперь достаточно небольшой искры, чтобы разгорелся конфликт. Причем там, где раньше на это не обращалось внимания. Маму, например, сильно раздражает, когда папа выпивает.

— Как герой вашего фильма.

— Да. Вылезают болячки. А потом кто лечит? Мама лечит. Все-все-все получается на маме. А в ответ она ничего не получает, нет никакого, как бы это ужасно не звучало, профита. Поэтому они и ссорятся. Иногда кажется, что завтра разведутся. Но понятно, что не разведутся.

— Страшно?

— Да. Я теперь понимаю, что ощущали дети, у которых родители разводились и ссорились. А у нас все было так уютно и хорошо, и вот началось.

— Я впервые слышу про проблему кризиса в семьях пожилых пар.

— Ну, вот я тоже не был готов все это увидеть в своем доме.

— А насколько родителям будет комфортно свои дрязги увидеть на экране?

— А они посмотрели. Вроде все нормально.

— Терапевтический эффект есть?

— Нет, наверное. Они и после сеанса продолжили ссориться.

— Папа же известный в Татарстане человек?

— В определенных кругах. Отец – драматург, учился на высших литературных курсах, работал в разных театрах. А изначально он артист. Он в принципе всегда был перфомером. Помню, как в моем детстве он вырезал в стебле зеленого лука дырки и играл на нем, как на дудке – это вошло в фильм. А еще помните эпизод с мышкой в картине? Это же наша мышка. Отец сделал ее 35 лет назад для моего старшего брата, когда придумал сказку. Он визуализировал эту мышку, она у него в руках и двигалась, и прыгала. У нее сейчас уже поломан хвост, оторван нос, но мне было принципиально важно именно ее снять в фильме.

Еще была такая игра детстве — «гостинчик от зайчика». Например, мы едем на дачу, родители по ходу незаметно выкидывают в окно конфеты, а на обратном пути отец говорит: «Ой, зайчик пробежал». И мы останавливались, выходили искать конфеты, гостинец от зайчика. И я их находил. Это было, счастье, волшебство! А когда мне исполнилось 11 лет, зайчик мне написал письмо кривым почерком, мол: «Ты уже повзрослел, а я постарел, не могу так часто прибегать. Я уезжаю к своим родственникам в Сибирь, потому что здесь леса вырубают». То есть папа еще социальщины подбавил (Смеется — Прим. ред.). И вот так мы попрощались с зайчиком.

Отец сказочник по натуре – всегда придумывал какие-то истории, до сих пор их пишет и рассказывает на радио.

— Вы сами пока не семейный человек?

— Холост.

— Но в теории так же будете фонтанировать идеями, когда станете растить ребенка?

— Наверное, тоже буду заниматься перфомансами. Было бы классно. Но со стороны легко говорить, а вдруг я не найду в себе силы? Не знаю. И все-таки разукрашивать жизнь, находить в ней что-то веселое — это круто.

 

— И трогательно. Но у вас, кажется, с отцом ироничные отношения, да?

— Да, всегда.

— Он суховатый в человеческих проявлениях?

— Он не суховатый, просто есть в нем какая-то строгость и юмора глазурь.

— А мама суровая?

— Нет, мама супердобрый человек. У родителей в этом смысле баланс: папа принципиален, а мама его строгость разбавляет, и поэтому на одну и ту же историю у них взгляды с разных точек зрения.

О языке, Кустурице и антиреференсах

— Байбулат, а с чего начался ваш путь в кино?

— Я же за кулисами театра вырос. Но, кстати, за тем, как отец ставил, почему-то не наблюдал. А был вот Марсель Салимжанов, главный режиссер Театра Камалова, и меня все, что он делал, поражало. Я ничего не понимал, но в этом была какая-то энергетика. В детстве я любил ходить на спектакли, это сейчас не люблю театр. А раньше, когда родители собирались, я уточнял жанр, и если это была комедия — шел с удовольствием. Если не комедия, не шел. Где-то в классе седьмом я почему-то решил: «О, пойду во ВГИК». Других вариантов в голове не было. Помню, мне говорили: чтобы поступить в этот вуз, нужен жизненный опыт и, может, пока другая профессия. И я даже подумывал пойти поучиться языкам. Но в итоге до этого не дошло — поступил в МШК.

— Получается, у вас с детства кинематографические мозги?

— Я всегда в голове прокручивал события как в кино, игрушки снимал свои, взрывал их… Отец тоже, кстати, много дома снимал контента. Мы недавно оцифровали этот материал – там есть интересные вещи.

— Например?

— У меня была тяга к сигаретам в детстве, она и сейчас есть. Но тогда родители сильно переживали по этому поводу. И у нас случился мальчишник — а мы называли мальчишником ситуацию, когда мама уезжала в деревню, опять же, работать, а мы, мужчины восточные, оставались дома в городе. Выезжали в центр, ели в Макдональдсе. Именно в один из таких разов папа купил штучные сигареты, тогда они еще так продавались. Вернулись домой, и он говорит: «Сейчас ты покуришь при мне и больше никогда не кури». Его в детстве именно таким образом отучили от сигарет. Видимо, за раз надо было много сигарет выкурить. Но он надо мной предпочел не издеваться. Зато снял все это на видео. Я там сижу, четырехлетний мальчик, и курю сигарету.

— Кошмар какой.

— Да, папа всегда снимал. Делал со мной какие-то интервью...

— Никита Михалков с дочерью такую же штуку проделывал — задавал ей одни и те же вопросы по мере взросления. И появился хороший фильм – «Анна: от 6 до 18». Который Анна очень не любит.

— У Михалкова режиссерский подход был, а здесь не было подхода. Здесь был сумбур. Отец и сам себя еще много снимал. Ощущение, что если бы он сейчас начинал, наверное, вел бы блог какой-то. Как Тамара Эйдельман.

— Вы русскоязычная семья?

— Нет, мы на татарском всегда говорили.

— Откуда у вас такое хорошее знание русского языка?

— Да не знаю. Я, кстати, чувствую, что не самое лучшее знание. В школе и детском садике говорил на русском языке, и теперь большую часть жизни – на русском. А с родителями только на татарском.

— Прям как ваш шестилетний герой.

— Я, кстати, искал мальчика, который говорил бы на татарском. Но мы проехались по большому количеству деревень, и выяснилось, что там дети не говорят на татарском. Самое интересное — бабушки с дедушками уже стараются им на ломаном русском отвечать. Это и трогательно, и смешно, и грустно. Тема языка в фильме суперважная. Я принимаю, что татарский исчезает, как в сцене бабушка с дедушкой исчезали, вот так же и татарский исчезает. Плавно.

— Как уговорили Розу Хайруллину на роль бабушки, которой приходится надевать костюм Женщины-кошки, изображать робота с картонной коробкой на голове? Давили на национальные чувства — она же татарка, да?

— Она татарка, но для татарской аудитории недостаточно татарка. То есть она ведет себя, не как татарка. Она до 14-ти лет не говорила на татарском вообще, родилась в Норильске, потом переехала с семьей в Казань, и, как я понимаю, получила травму. Потому что ее заставили выучить татарский чуть ли не насильственным путем — запирали в туалете. В результате она поступила на татарское отделение театрального училища. Но сейчас, так как она не практикует, язык подзабылся. Розу подкупила возможность соединить в роли несоединимые вещи: сыграть, с одной стороны, прогрессивную бабушку, отлично говорящую на русском, а с другой — уютную, деревенскую бабулю, образ которой навязан кучей местных телепроектов.

— Смеялись во время съемок сцены с Бэтменом, Женщиной-кошкой и роботом?

— Кстати, нет. Мы вообще редко смеялись на площадке. Может быть, только нервно. Сцена с Бэтменом заканчивается тем, как Роза плачет, и ты уже знаешь это, ждешь и не можешь смеяться.

— Насколько вы вдохновлялись фильмом «Жизнь прекрасна» Роберто Бениньи?

— Вот это интересно, конечно. Я так часто сейчас слышу про этот фильм, а смотрел, его очень давно, и он не мой нелюбимый. Он классный, но мы вообще его не брали в расчет. Это сейчас я уже понимаю, что картины похожи.

— А вообще какие референсы были? По цветокорреции «Бери да помни» напоминает ленты Альмодовара, по интонации фильмы Кустурицы и вообще ощущается ваша насмотренность.

— На самом деле я очень мало смотрю, и мне суперстыдно. Я перенасыщен контентом, а так хочется вспомнить детство, времена, когда ты смотрел фильм по телевизору и не мог оторваться. Видимо, какая-то профдеформация со мной происходит. Единственное, мы были в сцепке с оператором, с художником, с Розой и все время искали. Про Кустурицу как раз Роза говорила. Я немного его смотрел. В октябре хочу взять отпуск и всего его посмотреть. Для меня было важно, чтобы моя команда была извне – не из Татарстана, чтобы они свежим взглядом смотрели и обращали внимание на то, на что мы уже не обращаем. Вот вы заметили необычное цветовое решение — спасибо художнику Марфе Гудковой за эти синие дома…

— Да, для мусульманских сел это типично.

— Хотя есть районы в Татрстане, которые поближе к Удмуртии, там любят желтые дома. Мне, как уже говорилось, хотелось уюта в кадре. И, кстати, если говорить про референсы, у нас были антиреференсы. Мы брали какой-то фильм, в основном, это произведенное в Татарстане, и договаривались, «как не надо». Чтобы не было ощущения, будто это региональные кино.

— У вас абсолютно фестивальное европейское кино. С таким и в Канны можно ехать. Вы вообще, кажется, живете жизнью европейского человека. А что думаете о положении мусульманских женщин в семье?

— Кстати, интересная штука, мне кажется это положение не с религией связано. Я вижу кучу примеров русских или советских семей, которые вообще к религиям не привязаны, но живут по патриархальному укладу. Да, у нас как бы мужчина главный, но каким-то хитрым образом женщина им вертит. И всех все устраивает.

— Но ваша мама же устала от такой жизни?

— Она устала не от уклада, а от того, как ее личная судьба сложилась. Может, она кем-то хотела стать и не получилось, не реализовалось? Я, кстати, на эту тему с ней никогда не общался. Может быть, она не хотела быть бухгалтером? Она изначально была бухгалтером, кассиром, потом наступили 90-е, и она работала и уборщицей, и дворником. Причем, это длилось до 2008-го. Она считала так: что ей у Соны в банке сидеть весь день, если уборщицей или дворником она и заработает столько же, и свободы больше – времени на нас хватит. Она из деревни, не боится никакой работы, многое делает своими руками. Но ей, видимо, в какой-то момент просто захотелось получить отдачу от мужа.

О смерти, музыке и неумении расслабляться

— В вашем фильме очень деликатно показана сцена смерти. Почему важно было так завуалировать эпизод? Снять не похороны, а тени траурной процессии?

— Смерть в фильме постоянно идет фоном, это и так сильно манипулятивная штука. Поэтому хотелось уйти от бытовизма — у нас все равно же сказка. У меня в жизни не было таких потерь, как у персонажей. Но мне кажется, пережить такое – это суперсила, которую нужно, видимо, найти в себе и воспитывать еще. Ежегодно, с самого детства, я сталкивался с опасностью попрощаться с отцом навсегда. Мы проходили это миллион раз. Каждый раз я думал: «Все, вот сейчас...» У него много операций и, кажется, нет ни одного здорового органа. Я довольно часто себе представлял, как мы хороним отца. Готовил себя к этому, мне даже, как будто хотелось, чтобы это уже произошло. Такая странная штука…

— Понятная – подсознательно избавиться от беспокойства.

— Видимо. Мы еще с отцом договорились, что я буду на камеру снимать процесс его ухода и прощание.

— Зачем?!

— Я его часто снимаю. Может быть, это будет элемент документального фильма. Не знаю. И вот, несмотря ни на что, научиться не переживать из-за этого, я так и не смог. Смотрю на отца — он столько всего пережил. На его месте я бы уже как человек рефлексирующий, апатичный, сломался бы. А у него суперскилл двигаться дальше. Он исповедует психологию: не слишком радоваться, если что-то хорошее произошло, не слишком горевать, если что-то ужасное. Его дедушка говорил: «В радости не прыгай высоко, а в горе не заканчивай жизнь самоубийством». Я плохой переводчик, но смысл близкий. У них чего только в жизни не было – и голод, и война, и мир менялся на глазах сколько раз. А они такие – «Ну, что ж, живем дальше». Мне бы так научиться. Отец говорит, что с возрастом придет.

— А вы и сейчас, когда фильм вышел и обрел успех, не счастливы?

— Казалось бы, действительно, ну, почему бы не быть счастливым? Но я депрессивный человек.

— А так и не скажешь.

— Ну, я как-то пока особо ни о чем не думаю, потому что надо выпустить картину.

— Отец помогал в этом фильме советами, репликами?

— Нет, кстати. Он недавно признался, что ему не понравился сценарий. Типа, слишком сумбурно было написано. Но сам фильм вроде нормальным получился. Если он говорит «нормальный» — это уже для нас хорошо.

— Меня поразило, как на фестивале «Короче» член жюри Ирина Розанова посвятила вашему отцу отдельный спич и передала ему клетчатую рубашку. Такой успех, вы папу и дальше будете снимать?

— Захочет ли он? Надо, видимо, его ставить перед фактом: «Завтра у тебя съемки».

— Вы выпускник самого первого набора МШК. Что ваш мастер Алексей Попогребский сказал про фильм?

— У Алексея Петровича все хорошо с юмором. Он не позиционирует себя как мастер, он пытался позволять нам оставаться самими собой и не прогибаться под его вкусы и желания. Мой фильм он видел, принял спокойно. И это нормально. Было бы странно, если бы он восхищался. Были советы, которые мы приняли во внимание. И фильм явно улучшился после того, как мы его показали Алексею.

— Почему в картине японская музыка?

— Мы похожи внешне с японцами, и тянет меня туда, чего уж скрывать. Ну, и я люблю, в принципе, разные треки. Это прикол – выдать японскую музыку за татарскую. Мы нашли авторов, каких-то чуваков в Японии, и они такие: «Классный фильм» — и отдали песни. Сама музыка очень подходила нам по звучанию. А потом мы попросили перевод песен и оказалось, что они и по смыслу совпадают. Первая композиция — «Радуйся жизни, ходи на рыбалку», а у нас герои ходят на рыбалку. А во второй есть история про полет, и у нас тоже полет фигурирует. Эта сцена, кстати, тоже взята из жизни. Когда мой отец был ребенком, его отец пропал без вести на фронте. И дедушка папы сказал: «Давай строить летательный аппарат, мы полетим на нем искать твоего отца». Мой папа бегал по деревне, всем об этом рассказывал, продавал билеты на свой будущий самолет. Когда они завершили постройку — выяснилось, что это просто курятник. Но какое-то время ведь была вера в этот полет, 5-летнему ребенку подарили веру в волшебство. А пропавший дедушка, кстати, вернулся с войны живым.

— О чем будет ваш второй фильм?

- Не знаю. Я вообще пока про будущее не понимаю ничего. Мне с первым фильмом хочется до конца дойти, хочется, чтобы его зрители посмотрели, и чтобы мы тем самым попробовали доказать, что картины с начинкой, с татарской начинкой, работают. Что продюсерам не стоит бояться, скажем так, экзотики. Я на каждом этапе думал, что он последний, что ничего не получится: когда мы писали, не думал, что будем снимать; когда снимали, не думал, что мы это смонтируем. Даже когда дата проката появилась, я, хоть и окрылился, но не поверил до конца, что это дойдет до зрителя. Я не научился отпускать, расслабляться. Мне кажется, в школах нужно ввести новый предмет — «Как правильно отдыхать, аккумулировать свою энергию». Я этого не умею – был в отпуске только один раз – в 2021-м, хочу вновь попробовать чуть-чуть отключиться. Это сложно будет, я знаю себя.

 

Вокруг ТВ

Мы в Vkontakte     Мы в Telegramm     Мы в ЖЖ     Мы в Одноклассниках