ТОП-10. «Человек умирает. Что делать?»

Начало

"Разделяя путь умирающего, разделите путь и скорбящих по нему. Вы не покинули меня на моем пути к смерти, так не покидайте же и моих близких, скажем мою жену, в ее первые, может быть, самые тяжелые дни скорби.

«Звонит телефон, этот докучливый аппарат, и металлический голос начинает высказывать сожаления по поводу кончины родного мне человека, просит обязательно сообщить, если нужна помощь.

Мне его помощь не нужна. Мне нужно, чтобы кто-нибудь меня обнял, поддержал, протянул руку. Даже письмо одушевленнее этого металлического голоса. До письма можно дотронуться, прочитать и сберечь. Все, что хотите, но не этот бесплотный голос.

А кто же все-таки звонил? Не могу вспомнить. Одиночество усиливается, голова затуманена мыслями. Поначалу много дел: надо зарегистрировать смерть и кто-то тихим голосом объясняет, что обычно это делают родственники — может, я могу подсказать, кто именно займется этим? Я слышу свой собственный голос: «Я сделаю это, конечно же, я сделаю это!»

Каким-то образом я добираюсь до стола служащего загса, он ко мне добр, что-то пишет медленно и тщательно, затем поднимает голову и говорит: «Назовите, пожалуйста, полное имя покойного». Слово «покойный» не укладывается в моем сознании, и я не понимаю, о чем идет речь. Почему бы не сказать «мертвый человек»? Все это кажется странным.

Затем начинаются приготовления к похоронам. Сообщают близким и родственникам. А мне хочется поговорить с умершим, спросить у него, не нужно ли ему чего-нибудь. Я не могу его найти, он не сидит на своем стуле, его и в постели нет, но он где-то здесь, недалеко, его зубная щетка все еще на своем месте. Наступает день похорон; люди приходят и уходят, стараются помочь, успокоить. А я не успокаиваюсь. Мне плохо! Мне очень ПЛОХО!

Мне одиноко, очень одиноко. Одиночество меня пугает. В душе я все рыдаю и рыдаю. Как поступить с его одеждой, с его очками, с его вещами? Кто-то скажет: раздайте это всѐ, кто-то посоветует забросить все на чердак. Мне хочется бежать от одиночества, пустоты и боли. Может быть, на время переехать поближе к моим детям? Может быть, это поможет смириться с утратой? Может быть, я просто научусь жить с моей скорбью? Или просто бежать от нее, куда глаза глядят, хоть на край света, а когда бежать уже некуда, что тогда? Что делать? Покончить собой? Нет, у меня не это не хватит сил. А мне этого очень хочется. Слова: «если бы только» настойчиво преследуют меня; «если бы только я ему сказала», «если бы только я повела его к врачу». Знаю, что все это смешно, но если бы кто-то был рядом со мной, понимал и разделял мою неразделимую боль!

Мне не нужны красноречивые ответы. Но мне нужна практическая помощь, накопилось столько дел. Но, пожалуйста, не надо нарочитых сочувствий, это так неестественно. Эти люди с деланными улыбками приходят и уходят. Они говорят «время лечит» и при этом пожимают мне руку. Хоть бы они болтали свои избитые фразы где-нибудь подальше. Что они знают об этой боли? Что они знают о беззвучном крике души? Что они знают о рыдании без слез?

А она это понимает, милая старушка из соседнего двора. Она лучше всех их, она не знает, что сказать, но она не избегает меня, наоборот, она подходит ко мне, много не говорит и смущенно смотрит на меня. Я вижу понимание и сочувствие в ее глазах, она всегда со мной, когда мне это нужно, она всегда разделяет мою боль и страдания, она не топчет грубо мою скорбь, она всегда все понимает. Друзья же мои, завидев меня, убегают в смущении и растерянности.

Несколько дней тому назад ко мне заходила медсестра. Было очень приятно. Она побыла с часок, а потом ушла. А что же делать с оставшимися двадцатью тремя часами? А что же делать со всей оставшейся неделей? Приходил пастор, и мы очень мило побеседовали, но все наши разговоры казались никчемными и пустыми. Вся жизнь кажется такой бессмысленной. Нет, Бога не существует. О, Боже, помоги мне... «Отец наш небесный...» Мне так одиноко. Хоть бы телефон зазвонил, и кто-нибудь заговорил веселым голосом...

Проходит время, и мне становится легче; но вот какие-то незначительные, мелкие события выводят меня из терпения: случайно выпавшие старые письма или книжные закладки тотчас напоминают о действительности, и я начинаю беззвучно рыдать, страдая от раздирающей душу боли.

Недавно я собралась с силами и вместе с моей приятельницей зашла в социальную службу узнать о моей пенсии. Сотрудница отнеслась к нам любезно и учтиво. Все было в порядке до тех пор, пока она вдруг не стала вычеркивать «его» фамилию из журнала. Я начала рыдать: как она посмела, эта паршивая девчонка, одним движением руки вычеркнуть его фамилию?!

Наступает ночь, а она такая длинная, и постель такая пустая...»

Вот именно такую боль и душевное состояние нас просят разделить с умирающими и со скорбящими по ним. Мы учимся и узнаѐм, как превратиться в неназойливые «губки», дабы впитать в себя всю боль и горе этих людей. Несмотря на все наши сомнения, разочарования и неуверенность, мы все же каким-то образом вселяем в них спокойствие и  уравновешенность.

В словах Джона Донна со страшной болью в душе мы читаем: «смерть любого человека уменьшает меня». Но, несмотря на всю  грусть и печаль, мы многому учимся и многое узнаѐм от умирающих и от скорбящих по ним: мы узнаѐм чудодейственную силу сострадания и мужества, наша любовь к ним смиряет нас, мы понимаем, что смерть отнюдь не поражение или неудача, не наказание или ошибка в сотворении мира, а безопасный шаг в нечто доселе для нас неведомое и непознанное.

(продолжение следует)