Дворянство «где-то сбоку». Правнучка декабриста рассказывает о прадеде, блокаде и себе

О том, что она имеет дворянские корни, приходится правнучкой «последнему из декабристов» Дмитрию Завалишину, ленинградка-петербурженка Ирина Еропкина смогла открыто говорить только в хрущёвские времена. Близкое родство с одним из «первых рыцарей свободы» в годы Большого террора (да и не только тогда) не являлось охранной грамотой для членов семьи.

Вместе с родными Ирина Борисовна Еропкина переживала в Ленинграде первую и самую суровую зиму блокады, потеряла мать, многое перенесла. В канун 81-й годовщины освобождения Ленинграда от вражеских тисков Ирина Борисовна рассказала о себе, своих родных, о том, что помнит.

«Намерен всегда следовать стезе, раз мною избранною»

— Ирина Борисовна, когда на уроках истории в школе «проходили» тему декабристов, что вы думали?

— Конечно, гордилась. Но причастность членов нашей семьи к тем страницам отечественного прошлого не то чтобы тщательно скрывалась, но и не афишировалась. Об этом говорили только в узком семейном кругу и очень тихо. Дворянство никак не выпячивалось, было «где-то сбоку». Даже близкие подруги долгое время не знали о моих предках. Когда друзья приходили к нам домой, бабушка непременно спрашивала строгим голосом: «Кто ваши родители?», чем смущала меня. А мои подруги удивлялись тому, какая у бабушки стать, и подшучивали: она как будто палку проглотила. Бабушка была высокая, ходила прямо.

— Она рассказывала вам о прадеде?

— Да. У нас дома долго хранились восемь внушительных томов, написанных от руки мелким почерком — это был перевод Библии с древнееврейского и греческого языков, сделанный прадедом. Колоссальный труд вызывал уважение. Позже Священное писание передали в Москву, в библиотеку имени В. И. Ленина (сейчас это Российская государственная библиотека). Энциклопедические знания Дмитрия Иринарховича Завалишина удивляли не только меня и всех близких, но и всех, кто его когда-то знал.

А родился он в 1804 году в Астрахани в семье генерал-майора. Окончил Морской кадетский корпус и в нём же уже в 17 лет начал преподавать астрономию, высшую математику и другие предметы. В юном возрасте совершил кругосветное путешествие на фрегате «Крейсер», основал «Орден Восстановления» — общество, целью которого была борьба законными методами со злом и несправедливостью во всех его проявлениях.

— Ирина Борисовна, а вам передались черты героического прадеда?

— Хотелось бы быть похожей на Дмитрия Иринарховича. Он оставался великим трудоголиком всю жизнь, ни одной секунды не прожил зря. Обладал невероятной силой жизни, до всего ему было дело. Когда о нём говорят, то сразу вспоминают, что Дмитрий Завалишин был «последним из декабристов». Да, он пережил всех товарищей, умер в 1892 году в 87 лет. Но главная его заслуга, конечно, не в этом.

В день восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года прадед не присутствовал, был в отъезде. Но на допросах его имя прозвучало, и последовал арест. Потом Дмитрия Иринарховича отпустили. Однако весной 1826 года снова взяли под стражу. У Дмитрия Завалишина была возможность уехать за границу. Но он остался. Позже в своих воспоминаниях «Записки декабриста» (они впервые были изданы в Мюнхене уже после его ухода) он писал: «Только оставаясь в отечестве, действуя в нем, страдая с ним, жертвуя собою для него, давая делом авторитет своему слову, можно действительно принести ему пользу и добиться улучшения его быта».

К слову, его воспоминания ценил Лев Толстой. Писатель хотел даже издать их за свой счёт. Мемуары получали самые разные оценки, Лев Толстой считал их «самыми важными». Во время следствия в 1826 году стало известно о связи Дмитрия Иринарховича с Северным тайным обществом (одним из объединений декабристов, сыгравшим ключевую роль в восстании 1825 года — ред.). После второго ареста весной 1826 года его осудили и приговорили к казни, которую заменили потом пожизненной каторгой. Но позже срок сократили до 20 лет.

В Сибири Дмитрий Иринархович жил до 1863 года. В Читинский острог был доставлен в феврале 1827 года, через три года его перевели в село Петровский Завод (сегодня это город Петровск-Забайкальский), а в 1839 году направили на поселение в Читу. Он писал о том времени, что 14 лет не знал другой пищи, кроме овощной, занимался науками 18 часов в сутки. После амнистии 1856 года декабристам позволили выехать в любое место. А прадед выбрал Читу. Но начал критиковать местную власть, обличал нечестных чиновников. И было подано прошение выслать его в… Москву. Редкий случай!

Из Читы прадеда переселили в Москву. Там он встретил двадцатилетнюю Зинаиду, мою будущую прабабушку. Как говорили в семье, прадед знал 25 языков. Дмитрий Иринархович переводил произведения Фукидида и Тацита, написал трактат о древнем греческом произношении, работал над составлением новой грамматики польского языка. Всего, что он сделал, не перечислить. Оставался верным себе до последних дней и говорил, что «намерен всегда следовать стезе, раз мною избранною».

Испытания, лишения, тяготы

— Расскажите, пожалуйста, о вашей семье.

— Начну с бабушки Зинаиды Дмитриевны. Её отец, а мой прадед Дмитрий Завалишин, обладал твёрдым характером. Бабушка унаследовала его решительность и в чём-то даже бунтарский дух. С молодых лет работала на трёх работах. Как впряглась в молодости, так и трудилась в медицине до глубокой старости.

Появилась на свет Зинаида Дмитриевна в Москве в 1876 году. Её отец Дмитрий Иринархович женился во второй раз в 1871-м, когда ему исполнилось 67 лет. Разница в возрасте с супругой Зинаидой Павловной, москвичкой, дочерью титулярного советника, была 47 лет. В этом браке родились шестеро детей. Двое сыновей умерли в раннем возрасте, остались четыре дочери. У каждой из них была своя судьба.

У моей бабушки она складывалась непросто. Дочь декабриста и бунтаря ещё в юности начала заниматься революционной деятельностью, участвовала в организации вечерних и воскресных школ для рабочих московских фабрик, там же преподавала. Последовал арест, и бабушку заключили на несколько месяцев в Бутырскую тюрьму. После чего Зинаиду Дмитриевну лишили удостоверения в политической благонадёжности. Поэтому она не имела права учиться в России, но смогла уехать в Сорбонну, потом в Швейцарию. Позже ей всё же удалось вернуться на родину, окончить известные Высшие женские курсы. Вышла замуж, родился сын Всеволод, но брак распался.

Зинаида Дмитриевна смогла через некоторое время создать новую семью. Её вторым супругом стал Иван Иванович Еропкин. Он принадлежал к одному из старейших российских родов, который ведёт происхождение от Рюрика. Иван Иванович после окончания Московского университета получил диплом юриста, служил в Пскове, был участником русско-японской войны. Позже его пригласили работать в столицу — в Министерство юстиции. В семье Ивана и Зинаиды Еропкиных дети прямо посыпались — у них родились четыре мальчика. И всё же, когда началась Первая мировая война, отец четверых детей добровольно пошёл на фронт. В 1916 году Иван Иванович был тяжело ранен под Ригой. А вскоре его не стало. Так бабушка осталась многодетной вдовой.

В 1917-м она потеряла пенсию за погибшего мужа, и все годы поднимала сыновей сама. В трудное и голодное время, в 1918 году, ей предложили работать старшим врачом в организованной «Союзом городов» и Красным Крестом детской колонии, в которой находилось около 850 мальчиков и девочек в возрасте от 5 до 16 лет. На специальном поезде эту колонию весной 1918-го отправили на Урал, чтобы дети набрались сил. Шла Гражданская война. Состав доехал до Екатеринбурга, затем прибыл в Курган. Сложилось так, что бабушка с сыновьями остались там на пять с лишним лет. Её старший сын Всеволод вскоре ушел в Красную армию. А детская колония продвигалась дальше на восток уже без бабушки. В Кургане до сих пор помнят Зинаиду Дмитриевну, она отдала много сил организации в этом городе медицинской службы.

— Когда Зинаида Дмитриевна и её сыновья смогли вернуться в Петроград?

— Возвратились — уже в Ленинград — в 1924 году. Оставленная квартира на Большой Пушкарской улице оказалась в ужасном состоянии, её полностью разграбили. Поэтому поселились в пустующей квартире бабушкиных сестёр в доме № 132 на набережной канала Грибоедова. В квартире было пять комнат, каждая — 25 квадратных метров. Несмотря на дворянское происхождение, все братья — Игорь, Борис — мой будущий папа, Дмитрий и Юрий — смогли получить образование, у каждого из четверых была своя дорога, и жизнь сложилась по-разному.

Старший сын Игорь окончил консерваторию, стал музыкантом. Он умер после тяжёлого ранения в мае 1945-го буквально за несколько дней до окончания Великой Отечественной войны. Его жена и маленький сын погибли от голода в блокадном Ленинграде.

Юрий выучился на горного инженера, получил звание профессора, сражался во время войны в составе железнодорожных войск, он наводил переправы, строил мосты, закончил войну под Веной, имел награды.

Мой отец Борис работал на верфях в посёлке Сясьстрой, ставшим прифронтовым, и за участие в строительстве барж для Ладожской флотилии, которая обслуживала «Дорогу жизни», был удостоен Сталинской премии.

Самым талантливым из детей считали Дмитрия, названного в честь деда Дмитрия Завалишина. Дмитрий Еропкин окончил университет в 20 лет, в 28 защитил докторскую диссертацию, писал книги, публиковал научные работы за границей, был известным учёным. Работал в Пулковской обсерватории. Темы его исследований — физика Солнца, земной и планетных атмосфер, содержание озона в земной атмосфере, полярные сияния и зодиакальный свет. Дядя Митя принимал участие в арктической экспедиции на Землю Франца-Иосифа. Его арестовали в 1936 году по «пулковскому делу». Из 72 сотрудников Пулковской обсерватории уцелели только двое человек. Дядя даже в тюрьме писал научные труды. Успел прислать из тюрьмы несколько писем. В одном из них писал, что так же, как когда-то его дед, Дмитрий Завалишин, он не унывает…

Вскоре после ареста Дмитрия в квартиру, где жила большая семья Еропкиных, пришли с обыском. Ничего не нашли. Оставили бумагу, что обыск произведён. Она долго хранилась у родных…

Страх въелся в людские души на долгие годы: помню, когда училась в четвёртом классе, мы как-то шли по улице с бабушкой. Я начала рассказывать об уроке истории, у нас была очень хорошая учительница. И я произнесла: «А правда, что Ленин был лучше Сталина?» Бабушка начала оглядываться и тут же прикрикнула: «Тише, тише!» Она очень переживала за Дмитрия, не знала о расстреле, до последнего надеялась на то, что он жив. Эту больную тему в доме старались не трогать. О гибели сына узнала незадолго до своей смерти в 1956 году.

— Вы помните дом, квартиру на набережной канала Грибоедова?

— Туда в 1939 году меня принесли из роддома. Но в доме № 132 мы жили только до начала войны. Кстати, мои родители познакомились неслучайно. Знакомая бабушки как-то сказала: «У вас в семье одни мальчики. А я знаю семью, где четверо девочек». Братьев решили подружить с девочками. Но семейная пара случилась одна, и это были мои мама и папа.

Кромешная тьма и «кофе»

— Что вы помните о блокаде, о военном времени?

— В памяти остались только несколько картинок. Перед началом войны мы снимали дачу под Вырицей. Жили там с мамой, старшим братом Флавием — он на два года старше меня, и няней. Помню, как однажды раздались звуки, как будто кто-то завывал, возможно, это был гул немецких самолётов. И я спрашивала: «Так волки воют?» Мама меня успокаивала. Вот моё единственное воспоминание о ней. Через несколько дней после того, как началась война, за нами прислали машину. Но внезапно заболел брат, мама осталась с Флавием, а нас с няней отправили домой. Вскоре соседний с нами дом оказался разрушенным, в нашем появилась трещина, и мы переехали к родным на Васильевский остров. Там и зимовали с бабушкой.

О маме и брате ничего не знали. Запомнились кромешная темнота в квартире на Васильевском, медная полоскательница на столе, и в ней горят щепочки — бабушка в кофейнике готовила «кофе». Каким был его состав — сказать трудно. Ещё помню, как в яркий солнечный зимний день меня везли на саночках по льду Невы. Там увидела большое движение, люди черпаками набирали воду из прорубей.

В начале лета 1942 года мы уехали из Ленинграда. Папу Бориса Ивановича направили работать в те дни инженером-судостроителем в Сясьстрой (посёлок находился на не оккупированной территории, но регулярно подвергался обстрелам — ред.), он был главным конструктором, как я говорила, барж для водной «Дороги жизни». Бабушка трудилась врачом в госпитале в четырёх километрах от Сясьстроя. Я жила с ней. Зинаида Дмитриевна с утра до ночи находилась с ранеными, за мной присматривала чья-то девятилетняя девочка. Только в 1945 году мы узнали, что моя мама Вера Сергеевна с Флавием ещё в 1942 году попали под сильный обстрел. Мама погибла на месте, Флавия взял к себе добрый человек, в его семье брат жил до тех пор, пока папа его не нашёл.

После войны в квартиру на набережной канала Грибоедова мы вернуться не смогли. Там уже поселился какой-то крупный партийный деятель, а папе дали недалеко от нашего дома небольшую квартиру. Если бы у него был характер бабушки, он бы, возможно, добился возвращения жилья. Но… И всё же в классе я была единственной девочкой, чья семья имела отдельную жилплощадь.

— А что было после школы? Кем вы работали?

— Я окончила кораблестроительный факультет Ленинградского института инженеров водного транспорта (сегодня это Санкт-Петербургский государственный университет водных коммуникаций). Работала во ВНИИТрансмаше, потом в конструкторском бюро. Вырастила сына Дениса, он программист. У меня есть чудесная внучка Юлианна. Моя мама, она занималась фольклором, хотела назвать меня Сирин, птицей счастья. Мечтала о том, чтобы я была счастливой. Но потом мне дали имя Ирина.

— Ваша бабушка встречалась с потомками декабристов?

                                                                   Возложение цветов в память о декабристах 14 декабря 2024 года.

— Да, к нам приходили домой люди, они собирались в памятные даты, говорили о декабристах с глубоким трепетом. Папа был активным участником Декабристской секции Санкт-Петербурга, созданной в 1987 году. Привел туда меня. И сам оставался в секции до последних дней. Он побывал в тех местах, где прадед отбывал наказание. Не стало папы в 1995 году в 85 лет. Я продолжаю посещать наши встречи в секции, каждая из них становится настоящим событием.

МР7.ру

Читайте также:

Врач-мученик Евгений Боткин: «Больного надо баловать»

«Разве бабушка должна быть строгая?» Жизнь и карьера легендарной Татьяны Тарасовой

Татьяна Акулова-Конецкая. Лидия Чарская: "Как хорошо сознавать, что ты можешь делать добро несчастным…"

НАШИ СОЦИАЛЬНЫЕ СЕТИ