“Последние камни добрасываю“. Разговор с одним из старейших врачей Казахстана о возрасте и профессии

Профессору, доктору медицинских наук, одному из основоположников казахстанской эндокринологии Михаилу Ефимовичу Зельцеру исполнится 95 лет. Корреспонденты Tengrinews.kz встретились с ним и узнали, почему профессор до сих пор работает; как так получилось, что в детстве два года он провёл в Акмолинском лагере жён изменников родины; что думает о современной медицине и как относится к собственному возрасту.

Про возраст

— Сейчас грех жаловаться, а месяца четыре назад ходил на костылях. Как 88 лет исполнилось, всякие бяки со здоровьем у меня начались, а до этого на протяжении 13 лет ни одного горнолыжного сезона не пропускал — в 75 лет встал на лыжи! Потом два инфаркта, проблемы со спиной. Начали меня мои коллеги лечить: пять операций и толку никакого, всё хуже и хуже, — рассказывает Михаил Ефимович, которого я спрашиваю про здоровье. Говорит, кричал, когда нужно было встать утром и разогнуться. Вечером лечь — не меньшая мука. На костылях из одной комнаты до другой дойдёт, приходится садиться и отдыхать. Сейчас чуть отпустило: по квартире профессор ходит сам, без трости.

— Нашёл лекарства, небольшую физнагрузку подключил — ничего, распрямился. Не могу сказать, что полностью всё прошло — спина побаливает. Но всё равно грех жаловаться, — оптимизма у Зельцера не отнять.

— Я окончил 1-й Ленинградский медицинский институт. Большой курс, кажется, нас 430 человек выпускалось. В живых осталось, может быть, семь-восемь, а продолжаю работать только я.

— Почему до сих пор принимаете пациентов? Необходимость? Ваше желание?

— В финансовом плане я вполне мог бы прожить без работы. Но не знаю, куда себя деть, если не принимаю. Когда ко мне приходят больные, я чувствую себя человеком в полном смысле этого слова.

— Не сложно? Медицина так быстро меняется, всё время нужно обновлять знания…

— Совершенно справедливо. В этом плане у меня непростая ситуация: вижу плохо, но слушать могу. Что, конечно, хуже, чем читать самому, особенно если речь идёт об иностранной литературе. Это недостаток. Но, надеюсь, в какой-то степени он компенсируется моим врачебным стажем — все-таки 71 год. Стараюсь быть максимально внимательным. И, думаю, мои пациенты чувствуют, что они для меня не просто предмет для работы, а живые люди, которым я пытаюсь помочь.

23 сентября Михаил Ефимович отметит юбилей в узком семейном кругу. Но, говорит, этим ограничиться не получится. 15 ноября — день диабета. И эндокринологи (а почти все в Казахстане — ученики самого Зельцера или ученики его учеников) задумали совместить эту дату и день рождения учителя. Юбиляр морально и физически готовится.

— Праздники в моём возрасте — довольно хлопотное занятие, но что поделаешь? Поставлю обезболивающий укол и пойду на собственный день рождения, — улыбается. — Несколько месяцев назад меня пригласили на 80-летний юбилей моей ученицы. Поздравляя её, я сказал: "80 лет — серьёзная дата, можно подбивать предварительные итоги".

— А на 95-м году? — смеюсь.

— Тут уже предварительными не отделаешься, пора по всем статьям итоги подводить. Я мысленно прикинул перед нашей встречей. Родился в Ленинграде в 1930 году. В Ленинграде же учился, перенёс блокаду, дважды эвакуировался. А до этого, в 1938 году, расстреляли моего отца. Маму отправили в Казахстан в Акмолинский лагерь жён изменников родины, известный всем АЛЖИР. Маму освободили в 1942 году, но уезжать не разрешали. В 1944 я приехал к ней. Мы вместе прожили в акмолинском лагере два года. Два дня, которые я помню, несмотря на неизбежный в моём возрасте склероз: день начала и день конца войны — его я встретил в АЛЖИРе.

Мы с мамой вернулись в Ленинград. Я поступил в медицинский. А в 1949 году маму повторно осудили, когда началось печально знаменитое дело врачей. Она попала в КарЛАГ. Кто ж тогда знал, что почти вся моя взрослая жизнь будет связана с Казахстаном.

Года три-четыре назад журналисты уговорили меня съездить в АЛЖИР. Мы добрались до музея, поднимаемся по лестнице с первого этажа на второй, а там галерея — фотографии узниц на стенах. Поднимаю глаза: портрет моей мамы. Вы знаете: меня затрясло. Сопровождающие, надо отдать им должное, минуты две меня не трогали, пока я в себя не пришёл. Столько лет прошло, а эмоции не отпускают…

Про профессию

— Моя покойная мама всегда соглашалась с моими мечтами о выборе профессии, что бы я ни придумал. И, перебрав много вариантов, я сначала пошёл в ленинградский кружок физиологии во Дворце пионеров, а потом решил стать врачом. И с тех пор занимаюсь медициной, о чём ни разу не пожалел.

— Сейчас посоветовали бы своим внукам или правнукам поступать в медицинский?

— Несомненно. Это сфера, в которой найти себя может человек с любыми интересами и темпераментом.

Михаил Ефимович рассказывает, как начинал карьеру. Первое место работы — больница в небольшом посёлке тогда в Гурьевской, а сейчас в Атырауской области (к слову, по дороге туда он заезжал в КарЛАГ, где мама Михаила Ефимовича продолжала отбывать срок). Больница — стены да несколько кроватей. Свет дают на два часа, какая уж лаборатория или рентген. Из транспорта — бык, запряжённый в телегу, и легковушка старенькая. Радиус обслуживания: 150 километров. Профессор вспоминает, как первый раз поехал в отпуск в Ленинград в 1955 году. Вернулся осенью и неделю не мог попасть в своё село — из-за непогоды дороги развезло.

— Как-то я вёз в больницу мальчика лет семи, предполагал у него туберкулёзный менингит. Ребёнок без сознания, погибает. И мы застряли километрах в четырёх от больницы. Я его на плечи и понёс, а как иначе? — вспоминает.

— А сейчас, что вы… технические возможности медицины, даже на селе, выросли несопоставимо. Медицина из всех прикладных наук добилась, вероятно, наибольших успехов. Когда я начинал работать, смертность от пневмонии составляла 50 процентов. Хирург, умеющий оперировать на желудке, считался виртуозом. Массовые инфекции: сифилис, бруцеллез, туберкулёз. Ткни пальцем — обязательно попадёшь во что-то, а иногда и во всё сразу.

Позже Зельцер не без труда, но поступил в аспирантуру в мединститут в Алма-Ате (теперь — Алматы). Можно сказать, поехал вслед за женой, которая поступила в мед. Михаил Ефимович всегда подчёркивает, что она была его первой пациенткой. В Алма-Ате — Алматы он сделал карьеру: где только не работал и не консультировал — страницы не хватит перечислить. Обобщу и при этом не ошибусь: был одним из врачей, благодаря усилиям которых в Казахстане появилась служба эндокринологии.

Про современную медицину

— Михаил Ефимович, вы же всё чаще в роли пациента. Как нынешнюю медицину оцениваете?

— Сейчас идёт совершенно отчётливый уклон, это одновременно хорошо и плохо, в инструментальную медицину. Правят приборы и исследования. В целом диагностика стала, вероятно, лучше, но при этом врачу нельзя голову выключать, надеяться только на компьютер. Хотя, может быть, я ворчу.

— Врачей сейчас и ругают, и бьют, ими вечно недовольны. Говорят: раньше врач для пациента — царь и бог, а сейчас пустое место.

— Медицина была и останется дисциплиной, которой будут недовольны. У меня умер родственник, мне совершенно всё равно, что 20 других больных с таким же диагнозом поправились. Пациенты всегда ворчали: лечат плохо, ничего не умеют. Вряд ли врач сейчас стал жить хуже. Мне кажется, наоборот. А что касается отношения к врачам. Вы знаете, он и раньше не был царь и бог. По-всякому бывало. От врача, от самого себя многое зависело и зависит.

Михаил Ефимович вспоминает недавнюю историю. Пришёл, как он выразился, "поправить хрусталик", в одну из ведущих офтальмологических клиник, где его уже несколько раз оперировали. Реаниматологи посмотрели (в анамнезе у пациента два инфаркта) и один другому говорит: "А зачем это тебе надо?" Зельцер не промолчал: "Вы отказываете в операции не потому, что она мне не нужна и не потому, что она очень опасна, а потому, что не хотите напрягаться. Думаете о себе, а не обо мне".

Оперировать профессора не стали. Благо, нашлась знакомая хирург, настояла, чтобы Зельцеру всё-таки помогли.

— Меня уже должны везти в операционную, реаниматологи ещё раз проверяют моё состояние и констатируют: "У вас инфаркт". И пешком отправляют меня в центр кардиологии (он расположен по соседству — прим. автора). Удивительное дело, — разводит руками. — Человека с инфарктом, пешком. Инфаркт не подтвердился. Хрусталик поправили, но в другой, частной клинике, операция заняла всего полчаса.

— И это Вы — профессор, известный врач…

— Заслуженный деятель, и так далее, и тому подобное. Я в этом институте консультировал когда-то.

— Вооот… а обычному человеку, что делать?

— Эта профессия чревата неприятностями и для врачей, и для пациентов. Не думаю, что в этом плане что-то принципиально изменилось. У меня много учеников. Не соврать бы, только кандидатов и докторов наук больше 30. Бывали толковые, знающие, но они не переживали за больного — и у них результат лечения был хуже. Человеческий контакт очень важен. Ко мне часто приходят молодые люди: "Вы мою бабушку лечили. Вы моего дедушку лечили". Если больной чувствует, что ты к нему с душой относишься, он к тебе вернётся. Я такие стихи по этому поводу сочинил:

Моим пациентам сердечный привет

Вы сила моя, не иначе.

Вы терпите стойко аж 70 лет

Ошибки мои и удачи.

— Михаил Ефимович, по каким вещам, которые из-за возраста стали недоступны, вы больше всего скучаете?

— Пожалуй, по горным лыжам. Смотрю на лыжников с белой завистью. Я после первого инфаркта решил покататься. До половины горы раза три спустился и полез за нитроглицерином. Уже не то. До болезни каждое утро я отжимался минимум сто раз. Незадолго до первого инфаркта установил личный рекорд: отжался 154 раза. Я вам покажу, что сейчас максимум себе позволяю.

Подходит к письменному столу. Делает упор руками и отжимается.

— Вот, это мой максимум. Ещё махи руками и ногами, — показывает. — Это, конечно, жалкие попытки. Когда я выхожу играть в шахматы в соседний сквер, от моего дома это метров 200, прогулка рассматривается моими детьми как величайшее достижение.

Меня довольно часто спрашивают, в чём секрет долгой жизни. Я эти правила всегда перечисляю: Первое. Нельзя забывать, что за самыми чёрными тучами всегда синее небо. Второе. Нельзя терять чувство юмора, в первую очередь, по отношению к самому себе. И третье. Нужно работать. Не важно, в профессии или над собой. Главное, продолжать что-то делать.

— Когда подходишь к такому возрасту, по-другому смотришь на себя и на свою жизнь?

— Во-первых, я сочинил себе эпитафию:

Он принимал своих больных почти до смерти.

Быть может, малость запоздал.

Ждут в очереди черти.

А если серьёзно. Есть время собирать камни и время камни разбрасывать. Сейчас я последние камни добрасываю. Это, конечно, не придаёт бодрости, хотя я стараюсь с юмором относиться к самому себе и к своим болячкам. Куда не ткнёшь, везде болит. Это мешает. А возраст? Куда денешься? Все там будем. Но я каждый раз повторяю: мне грех жаловаться.

Tengrinews.kz

Читайте также:

Запуск онлайн программы для начинающих предпринимателей старшего возраста «Взрослые дела»

Карикатурист момента: 125 лет исполнилось со дня рождения Бориса Ефимова

Во Владимире завершила трудовую деятельность врач с рекордным 67-летним стажем работы

НАШИ СОЦИАЛЬНЫЕ СЕТИ